Спор о соли и железе (Янь те лунь) - Хуань Куань
Сначала легисты, а затем империя Цинь выступили как враги не только политической раздробленности, но и идеологического «плюрализма», видя в них угрозу духовному единству империи. В 213 г. до н. э. были запрещены философские споры частных лиц и критика правления. В начале Хань в связи с частичным возрождением удельной системы ожили некоторые школы и возобновился спор между ними, причем странствующих мастеров убеждать, конфуцианцев и моистов поставляли земли к востоку от горы Хуа [91 — Шань дун [10] (оттуда же происходили и «знатоки писаний», участники дискуссии 81 г. до н. э.)[100]. С потерей удельными царствами независимости в третьей четверти II в. до н. э. исчезла основная социальная и политическая база «ста школ». В условиях империи выжили и оказались нужными лишь конфуцианцы и даосы, усвоившие некоторые достижения других постепенно затухавших линий былого «плюрализма» времен Чжань го. В качестве его наследия их учения прошли через всю историю Китая; позднее к ним на правах еще одной «школы» присоединился буддизм. От эпохи Чжань го в общем осталась структура соотношения монарха и «школ», которые сохранили место перед престолом, но иерархически стояли ниже, чем странствующие философы и мастера убеждать времен раздробленности. Императоры по мере надобности использовали и комбинировали со своей идеологией элементы трех учений[101].
Проблема, решение которой нами только намечено, — это проблема значения древнего спора как явления китайской культуры. Нам представляется, что спор оплодотворил культуру ранней империи. Здесь целесообразно подчеркнуть, что спор повлиял: а) на философию, совершенствуя аргументацию философов, дав им форму общения и взаимодействия, способствуя развитию школ, вызвав к жизни логику софистов и поздних моистов[102]; породив полемический жанр «споров» (лунь [11]), в котором писали Хань Фэй, Хуань Куань, Хуань Тань, Цзоу Бо-ци и Ван Чун[103]; внеся, быть может, основной вклад в создание «школы эклектиков» (цза цзя [12]), запечатлев свои результаты в сочинениях эклектиков «Люй-ши чунь цю» и «Хуайнань-цзы»[104] и конфуцианцев «Янь те лунь» и «Бо ху тун [13]»; б) на ханьский идеологический и культурный синтез, дав ему одну из форм диалога идеологических и культурных традиций[105], содействуя развитию эклектического направления мысли, в частности, в школе эклектиков и легизме, даосизме и конфуцианстве; в) на государственность, особенно в сфере институтов и практики обратной связи, на суд и традиционную дипломатию[106]; г) на общественную жизнь, сопровождая общественные движения, будучи формой критики официальной политики[107], отражая (как дискуссия 81 г. до н. э.) борьбу групп «ученых» и бюрократов.
Перед нами встала проблема определения идеологической принадлежности спорящих в «Янь те лунь», т. е. соотнесения их взглядов с «шестью школами» мысли, выделенными Сыма Танем [14] (ум. в 110 г. до н. э.)[108]. Эта проблема теснейшим образом связана с вопросом, что собой представляла западноханьская школа мысли. Из названий «шести школ» в «Янь те лунь» по отношению к участникам дискуссии употребляется только одно: кандидаты на должности называют себя «конфуцианцами» (жу [15]), так же их именуют их оппоненты[109]; в отличие от этого чиновники центрального аппарата себя ни к какой школе не относят, а оппоненты один раз называют «писца канцлера» «не тем конфуцианцем (жу)» в ответ на его слова, что когда-то он изучал классические книги «на стезе благородного мужа» — Конфуция[110].
Тем не менее большинство писавших о трактате с 30-х по 80-е гг. считало не только взгляды кандидатов на должности конфуцианскими, но и взгляды их оппонентов — «сановника», а иногда и других — легистскими или легистски ориентированными. Впрочем, более внимательные наблюдатели достаточно рано стали замечать различия между взглядами чиновников центрального аппарата, а также оттенки во взглядах спорящих сторон, не укладывавшиеся в обычные представления о «легистах» и «конфуцианцах» и требовавшие оговорок, уточнений, а в пределе побуждавшие к изменению точки зрения. В Китае первые признаки более индивидуального подхода к участникам дискуссии проявились не позднее 1958 г., а новые гипотезы были независимо друг от друга предложены в КНР в 1983 г., а на Западе — в 1974 г.
В 1958 г. Ван Ли-ци традиционно изобразил дискуссию 81 г. до н. э. как идеологическую схватку легиста Сан Хун-яна с конфуцианцами, но взгляды остальных чиновников рассмотрел дифференцированно, указывая, что «канцлер» высказывался как адепт даосской, а «писец канцлера» — как сторонник конфуцианской школы[111]. В 1963 г. Ху Цзи-чуан пришел к далеко не бесспорному выводу, что, хотя политические взгляды Сан Хун-яна были легистскими, его главный вклад в экономическую теорию несовместим с легизмом; в условиях циньско-ханьского взаимопроникновения идей разных школ, когда прежних «чистых» школ уже не существовало, Ху предпочел говорить не об идеологическом споре между конфуцианцами и легистами в 81 г. до н. э., считая это упрощением, а о том, что такие-то лица в таких-то вопросах стояли на позициях конфуцианской, а в таких-то — на позициях других школ; так он расценивал и позиции Сан Хун-яна с его неоднократными ссылками на конфуцианские классические книги[112].
Настроенный более традиционно Чжан Ле [15а] (1977) считал, что спор на конференции 81 г. до н. э. в общем шел между идеями двух школ — конфуцианской и легистской, хотя при этом Сан Хун-ян обильно ссылался на конфуцианские классические книги, а конфуцианцы хвалили легиста (нам кажется, что точнее было бы сказать: легиста-эклектика) Чао Цо [16] (205?-154 гг. до н. э.)[113]. Не вполне убедительные попытки увидеть в некоторых мыслях спорящих сплав идей конфуцианства и легизма, образовавшийся в ходе становления эклектической господствующей феодальной идеологии при Хань, есть у Се Тянь-ю [16а] и Ван Цзя-фаня [16б] (1982)[114].
Дальше других пошел Ван Ли-ци. В 1983 г. он признал, что изображать ханьского У-ди и Сан Хун-яна как легистов — это упрощение; он представил дискуссию, разворачивающуюся в «Янь те лунь», как спор сторонников «пути истинного царя» (ван дао [17]) и «пути гегемона (или главы удельных правителей)» (ба дао [18]), идущий внутри конфуцианства, между «чистыми конфуцианцами» (чунь жу [19]) и «конфуцианцами-эклектиками (цза жу [20])»[115]. «Знатока писаний» и «достойного и хорошего человека» он считал пропагандистами
